День четвертый, 4 июля 2016 г.
«Поспав» два часа, я поднялся минут за сорок до закрытия КП. Коли в палатке уже не было. Когда я вылез наружу, он как раз возвращался с купания в Ууксуньоки. В лагере почти никого не осталось, кроме волонтеров и нескольких марафонцев, в том числе экипажа тандема. Дикое желание поесть снова наткнулось на неудачу – почти ничего не осталось. Нет, блин, ну это не дело. Надо как-то продукты порционировать, что ли, чтобы уравнять условия. А то и без того сильные, успешные и здоровые получают всего вволю, а плетущиеся последними калеки вдобавок остаются голодными. А ведь им-то труднее всего. И кушать им хочется больше всех.
Перекусив наскоро чаем, кофе и какими-то остатками, я поплелся к берегу. Лагерь стоял на высоком отвесном обрыве, довольно далеко внизу шумела на перекате Ууксуньоки и дальше, бурля и пенясь, обтекала валуны. «Вот здесь бы на байдарке походить», - как-то вяло и отчужденно подумал я. Вниз по течению обрыв довольно быстро сходил на нет, туда я и поковылял. Ходить было больно и трудно. На нижнюю часть голеней было страшно смотреть – толщиной она почти сравнялась с верхней, кожа над ахиллами была красной и при нажатии белое пятно долго не исчезало. Подошел к удобному для купания месту. Я знал, что водные процедуры мне помогут, но было холодно и лезть в воду совсем не хотелось. Обычно я в таких случаях ныряю – так легче. Но здесь, во-первых, незнакомое место, под темно-чайной водой ничего не видно – того и гляди, что поймаешь головой валун; а во-вторых, при нырке будет жутко больно ахиллам – проверено на Сухой Наволоке. Поэтому заходить пришлось медленно, в полной мере насладившись всеми прелестями погружения в холодную воду. Снова осаднения в промежности облило спиртом и пощекотало ершиком. Поплавал немного, старательно смыл с себя грязь. Когда собрался вылезать, появилась Аня – тандемщица, какая – то хмурая и грустная, и мне пришлось задержаться в холодной жгучей воде дольше ожидаемого – купался я нагишом. Вернувшись к костру, снова выпил чаю и кофе. Среди завтракающих меня удивил один из участников. Он спокойно, без всякой трагедии, говорил, что в Питкяранте будет сходить с маршрута. У него что-то болело. При этом выглядел он очень хорошо и передвигался гораздо свободнее меня. Я даже позавидовал ему, что он так легко принял решение, которое для меня было почему-то недопустимым.
Коля завершал последние приготовления, волонтеры тоже приступили к сворачиванию лагеря. По выражению их лиц казалось, что им не терпится поскорее отсюда убраться. Оно и понятно – двое суток труда по обслуживанию десятков людей, порой с капризами и причудами – это утомительно, даже в таком красивом месте. Я тоже старался торопиться, но получалось не очень. Коля нервничал, над ним Домокловым мечом висело ощущение кончающегося времени. У меня же это ощущение отступило перед предвкушением грядущих болей. Тандем стартовал. Я отпустил Колю, надеясь его догнать. И вскоре стартовал сам. Я старался не думать о времени, скорости и расстоянии. И так все ясно – если ехать хотя бы не медленнее, чем вчера, то еще есть шанс успеть. Ехать как можно дольше, стоять как можно меньше, вот и все.
Снова педалирование снизу вверх, сильнее вжимающее раны в седло, снова перегруз на руки и непроизвольное напряжение широчайших мышц спины в попытке разгрузить зад. Снова 20-22 на велокомпе. И если к болям в седалище со временем как-то удавалось притерпеться, то сухожильные боли возникали периодически, резко, внезапно, независимо от того, как ты крутишь, и привыкнуть к ним было нельзя. Притупились страдания от бесконечности дистанции, наступила какая-то обреченность и отрешенность. Езда перестала быть чем-то, что как можно скорее должно закончиться, и от этого психологически стало легче.
Перекресток Суоярви-Питкяранта. Памятник скорби. Это была психологическая веха, и мы остановились передохнуть и унять голод кондитерскими изделиями.
Дальше дорога на несколько километров стала просто песчано-каменистой, ямно-бугристой. Но трафик на ней был, как на автобане. Затем снова появился асфальт и вместе с ним ощутимый рельеф из довольно высоких и крутых горок. Поднимаясь на каждую из них, я с неиссякаемым упорством снова и снова пытался решить задачу – как крутить педали, не напрягая мышцы голеней, и, затаив дыхание, прислушивался к ощущениям в них, стараясь предугадать, когда снова резанет. Навстречу ехало много рандоннеров, они поднимали руку и с интересом нас разглядывали. А я с завистью думал: «Счастливчики…»
На въезде в Питкяранту остановились у первого попавшегося магазина. Я жадно стал поглощать иогурт, круассаны, мороженое. Было уже жарко. Мы сели на холодный пол крыльца в тени, ели и изучали клубы пыли, которые получались, если хлопнуть по моим носкам.
Свернув с большой трассы у памятника скорби, мы по сути поехали в боковой тупиковый заезд, самый большой и последний на маршруте. Но психологически значимым осознание этого стало после проезда Питкяранты. Предстояло 29 «бессмысленных» километров в сторону Олонца с разворотом в ничем не примечательном месте и возвратом обратно в Питкяранту. И никаких достопримечательностей и красот.
Сразу после выезда из Питкяранты, когда кончился спуск, как только я начал подкручивать педали, практически без нагрузки, резануло в ахиллах так, что я чуть не упал. Такой боли еще не было. Она говорила: «Все, конец» - и приказывала остановиться. Коля не заметил моих проблем и уехал вперед. Я как попало бросил велосипед и уселся с вытянутыми ногами на обочине в какой-то жидкой неприветливой растительности. Стараясь не стонать, я еле-еле поглаживал сухожилия – массировать было больно. Навстречу в сторону Питкяранты ехала Юля из Питера, которую я с уже больными ногами обходил на подъеме после Медвежьегорска. Она поинтересовалась, в чем дело, нужна ли помощь. Я в ответ махнул рукой – не заботьтесь о павших, спасайтесь сами. Чуть позже удалось размассировать ахиллы и встать. Потихонечку поехал, потом чуть быстрей. На одном из бесчисленных поворотов – подъемов меня ждал Коля. Дальше поехали вместе. Жара, ничего, кроме извилистого коридора леса, не было видно. «Зачем мы сюда едем, ведь мы удаляемся от финиша?» - эту мысль не удавалось отогнать.
В этом ответвлении доехали до тысячи километров. Сделали вполне логичную паузу, чтобы остановить прекрасное мгновенье и сфотографировать наши опухшие покоричневевшие рожи.
Подъехали уже развернувшиеся Антон Негодяев из Архангельска и с ним еще кто-то, чьего имени я, к сожалению, не спросил (позже я узнал, что зовут его Иван). Он дал мне ветеринарного вида мазь горчичного цвета в капсуле из-под «Киндер-сюрприза». Очень удачный способ хранения мази на бревете. Я смазывал ахиллы, Коля бесстыдно прямо на обочине мазал задницу. На нас напала эйфория, мы почему-то ржали, а ребята ржали с нас.
Километров за пять до разворота встретились с тандемом. Они были повеселей, чем обычно, и даже крикнули нам: «Держитесь ребята, осталось чуть-чуть!» Меньше, чем за километр до разворота мои страдания чуть было не кончились. В конце спуска на моей полосе была очередная яма, которыми этот участок изобиловал. Только на этот раз яма была во всю полосу, шириной в колесо и глубиной в пол-колеса. Из-за встречной «девятки» я не успел ее объехать. Затормозить тоже не успел. Почему-то повторяя скороговоркой: «Оп-оп-оп-оп…» - я ухнулся передним колесом в яму. Дальше – тюк теменем шлема об асфальт – дальше лежу на спине навзничь и вижу как в замедленной съемке улетающий от меня велосипед, отстегнувшийся от туфлей. Красиво летел, строго в вертикальной плоскости, кувыркаясь и прыгая с колеса на колесо. Первая мысль: «Все-таки не доеду – угробил вел». О себе подумал потом. Оказалось – со мной ничего нового, а у велосипеда провернуло в хомуте выноса руль на 180 ͦ, надорвало по шву подседельную сумку без ущерба для функции, сорвало и разнесло на части задний фонарь, который тут же удалось собрать. Не веря своей удаче, я подумал, что теперь просто обязан доехать. Не тратя времени на восстановление положения руля, я кое-как доехал оставшиеся метры до разворота. Там меня ждал уже отметившийся Коля. Он как-то близко к сердцу воспринял мой кульбит, увидев в нем дурное предзнаменование, и предупредил, чтоб я был осторожней с отмечающим судьей КП 12, 1007 км. Вскоре я понял, почему.
Из глубины леса доносились рычащие нескончаемые крики. Что-то про «сколько можно ехать», щедро приправленное словами на буквы «б», «х», «е» и «п». В чем дело, дядя, вроде как сорок минут до закрытия КП, или я что-то не так понял? Может, билеты в театр пропадают из-за двух лузеров, которые едут настолько медленно, что никак нельзя было такое предугадать? С опаской я прокрался сквозь лес к разбушевавшемуся судье. Он стоял рядом со спущенной, но не свернутой палаткой, на которой лежала в луже воды куча вещей, которым совсем не надо бы промокать. Понятно. Я бы тоже расстроился.
В то время как я отмечался, Коля поправил руль, и мы сразу поехали, пока нас не побили. После падения какое-то время не было никаких болей в сухожилиях. Адреналин – великая вещь. Я даже начал осторожно вкручивать и показывать на что-то похожую скорость. Но все равно теперь Коле приходилось меня поджидать. Километров за пять до Питкяранты снова резануло, приказывая остановиться, но на этот раз удалось переждать в седле на спуске. Кое-как дотянул до КП 13, 1036 км, в школе Питкяранты.
Школа большая, современная, выглядит довольно прилично. Рандоннеров немного, в основном все собираются и отъезжают – дело к концу, принимает крутой оборот, все в настрое на последний рывок, чувствуется волнение и накал страстей. Среди волонтеров сам Кампи, дочь Юли из Питера и давешний крикун из леса, но уже совершенно счастливый и смеющийся. Когда я рассказывал о своих горестях в красках и подробностях, то поймал взгляд Кампи, который жадно, с явным удовольствием, слушал эту садомазахистическую историю. Похоже, для него, если нет подобных историй, то мероприятие не удалось.
С едой, как обычно, проблемы. Правда среди остатков оказалось немного колбасы и сыра. Совершив традиционное омовение под краном и перекусив, я начал пристраиваться на широком подоконнике, чтобы хоть полчасика вздремнуть, благо мы немного времени отыграли и до закрытия КП было около часа. Коля был напряжен и настроен ехать, мол, слишком мало времени осталось, нельзя медлить. Я ответил, что если не вздремну, то не смогу никуда ехать. И предложил ему ехать без меня. Со мной очень высока вероятность не уложиться в лимит, чего ради ему так рисковать, когда победа так близка и так зыбка. И он поехал, а я лег на подоконник. Но это была вовсе не капитуляция. Это был холодный расчет. Дело в том, что у моей нейрофизиологии есть две интересные особенности. Первая, плохая – я реально могу заснуть во время езды на велосипеде. Вторая, хорошая – иногда за полчаса или даже пятнадцать минут сна мне удается восстановиться на несколько часов работы.
Пробыв в полубессознательном анабиозе на подоконнике полчаса, я поднялся. Набрал воды, выпил Нимесил, развел Регидрон. В школе не было уже никого, кроме волонтеров. От этого стало как-то тоскливо на сердце. Дочь Юли из Питера сказала: «Не кисни, всего 180 километров осталось!» Н-да. Только эти 180 должны стать самыми тяжелыми. Впереди 180 км до финиша и 12 часов до лимита времени. Казалось бы, более чем достаточно. Но с учетом вчерашних «успехов» не успеть проще простого. Ехать надо быстрее, чем вчера. И стоять как можно меньше. Любая дополнительная неприятность - пробить колесо, заблудиться, заголодать – скорее всего приведет к провалу.
Вышел с территории школы пешком, сильно хромая на обе ноги. С трудом спустился по ступенькам к улице, взгромоздился на велосипед. Осторожно-осторожно педалируя, поехал мимо танка, напоминающего велосипед, потом по высоким крутым горочкам, потом по короткому участку ямно-бугристой песчано-каменистой дороги к памятнику скорби и дальше к перекрестку с трассой Пряжа – Сортавала. На этом участке меня три раза объехала одна и та же «Теана», окончательно отпустив после памятника скорби. Я сначала напрягся, но потом решил, что это «скрытый контроль» за правильностью прохождения маршрута. Потом я узнал, что в этом месте, есть большая срезка маршрута, если не поворачивать к памятнику скорби. Эх, Теана-Теана, где ты была позавчера, когда в Гирвасе кое-кто свернул не туда.
Как только я выехал на трассу Пряжа – Сортавала, лезвия в моих ахиллах повернулись поперек волокон сухожилий, меня пронзила невыносимая боль, исключающая всякую возможность движения и повелевающая остановиться сию секунду. Добавился еще один приятный нюанс – я утратил способность обычным способом выстегиваться из педалей – рывок пятки вбок наружу стал очень болезненным, и пока я понял, как мне выстегнуться, пришлось упасть. Правда, мягко. Как раз под щитом с надписями про Сортавалу и Суоярви. Под ним я просидел, казалось, целую вечность. Глядя на уходящую к финишу дорогу с большой горой на горизонте. Все? Конец? «Ехать быстрей и меньше стоять» не получается. Хотелось плакать от обиды, но я просто тихо стонал от болей. За моей спиной громоздились тучи, громыхало. Штормовые предупреждения я слышал, начиная с Мелиоративного, но воспринимал их как-то отчужденно, как будто меня они не касались. И вот дождь рядом. Собственно, в окрестностях Питкяранты он уже проливался, разозлив судью на КП 12. Просто мне удалось под него не попасть.
Я помассировал сухожилия, смазал их очередной раз ветеринарной мазью из капсулы «Киндер-сюрприза». Когда боль стала выносимой, поехал дальше. Дорога долго шла под уклон, ветер дул в спину. Мне удалось раскрутиться и даже чуть-чуть разогнаться. Лезвия в сухожилиях периодически ворочались, всякий раз неожиданно, заставляя вскрикивать от болей. Но я ехал.
Ехал, несмотря ни на что. Один и последний. Одиночество на бревете для меня дело привычное и давно перестало пугать. А вот статус последнего… Такого со мной раньше не бывало. «Бог наказал», - говорил я себе. Чего-то пыжился, куда-то спешил, бросал Колю. А в итоге мало того что последний, так еще очень может быть, что вообще не доеду. Или не уложусь в лимит. А Коля, тот самый тихоход Коля, медленный темп которого мне было трудно поддерживать, на которого я злился порой, что он даже не пытается ехать быстрей, насчет которого я был уверен, что он сломлен еще в Медвежьегорске и не доедет до Гирваса, теперь Коля далеко впереди и точно финиширует вовремя.
Последний – ну и что? Последний – как и первый – единственный. Тех, кто между ними, очень много и они теряются друг в друге. А первый и последний выделяются из всех. И если первый само собой молодец, то последний молодец потому, что ему было труднее всех, и неизвестно, кто совершил больший подвиг – первый или последний… Вот так на ходу я экстренно кроил лузер-философию, чтобы урезонить свое долбаное самолюбие. Но было еще кое-что, настоящее, что грело мне сердце в этих уничижающих обстоятельствах. На душе вдруг стало легко от осознания того, что сзади никого нет, что ничьи страдания не продлятся дольше моих, что у тех, кто впереди, точно все лучше, чем у меня.
Когда многокилометровый пологий спуск кончился, начался подъем на ту самую горку, которую Кампи анонсировал как значимую. Убиваясь на всех предыдущих «незначимых» горках, я со страхом ждал встречи с этой. Оказалось – ничего страшного. Главное потихонечку, не переусердствовать, чтобы лезвия в ахиллах снова не стали поперек. Как-то даже не особо впечатлил этот подъем. Ну да, достаточно крутой, длинный, что конца не видно. Но одолимый. Подумал лишь, что вниз по нему не хотел бы я ехать. А вверх не страшно.
(к сожалению, не умею фотографией передавать крутизну уклона)
На вершине скалы по сторонам дороги были особенно высоки. Вспомнив, что слишком часто на маршруте воздерживался от фотографирования, я остановился.
Когда снова продолжил путь, влил дождь. Сильный, холодный, с грозой. Как раз подвернулась остановка и я спешился на ней, выстегиваясь из педалей новым парадоксальным способом – рывком пятки внутрь, к шатуну. Надо одеться для дождя и натянуть на рюкзак дождевик. Дождь неистово молотил по остановке, с крыши стекали мощные струи холодной воды. Я воспользовался этим и наполнил фляги, вволю напился. Съел Сникерс. Дождавшись паузы в порывах дождя, выехал. К Ляскеле, естественно, приехал совершенно промокшим. Подъем – стенку в центре селения заблаговременно решил преодолеть пешком. На выезде зашел в заправку. До Сортавалы еще 30 км, самое время подкрепиться. Мне заварили чай и два кофе и разогрели в микроволновке извлеченный из морозилки хот-дог. Гадость та еще. Но лучше, чем ничего. Уходя, я оставил на столе, стуле и на полу лужицы воды.
Участок Ляскеля-Сортавала запомнился прекрасным асфальтом со слабым рельефом, многочисленными поворотами, зигзагами и красотами залива Ладоги с левой стороны дороги и скалами с многочисленными отрогами с правой стороны.
Правда, восхищаться природой не было сил. Да и вообще наступило какое-то эмоциональное оцепенение, даже острота переживаний о медленной езде и о перспективе не успеть на финиш сильно сгладилась. Я был полностью поглощен своими сухожилиями, вдумчиво совершая каждое движение, стараясь не вызывать болей. Точнее тех, режущих, подавляющих волю, болей, поскольку тянуще-ноющая боль присутствовала постоянно.
Проехав поворот на Вяртсиля, терпение в ожидании Сортавалы стало трещать по швам. Но вот и селение на горизонте, должно быть, Сортавала, в легенде другого не значится. Подъезжаю – а на знаке: «Хюляля». Хюлялю тебе, Саша, а не Сортавалу! Сделав длинный крюк по Хюляле, дорога выбежала по мосту через длинный узкий залив Ладоги к Сортавале. Это был, пожалуй, самый большой и солидный город на маршруте. Настоящие улицы с бордюрами, светофорами, чистыми широкими тротуарами, большим парком за кованой затейливой оградой, красивыми внушительными зданиями, множеством серьезных магазинов, интенсивным уличным движением и суетливыми потоками пешеходов. Даже стало стыдно, что раньше я и не знал о его существовании. За «деловым» центром начались спальные этажные кварталы, а потом и достаточно протяженная промзона. В которой я заметил как привет с малой родины заправку ТНК. Помня о проблемах с едой на большинстве предыдущих КП и к тому же имея бонусную карту ТНК в кошельке, я решил заехать на заправку. Взял два чая и большой – «разорви рот» - горячий сочный сэндвич, благоухающий соусом и котлетой. Пока наслаждался едой, спросил у красавиц на кассах, были ли наши и давно ли. Они ответили: «Целый день едут. И задают те же самые вопросы».
От Сортавалы до КП 14 и далее на Лахденпохью вела узкая извилистая дорога с прекрасным свежим асфальтом. В легенде до заветного столба с отметкой «223 км» значилось 17 км, но столбы почему-то были расставлены очень редко. Каждый раз, когда начинало казаться, что дорожники сэкономили и поставили столбы не на каждом километре, а через три-пять, то появлялся очередной столб, сообщавший, что пройден всего лишь один километр. Скоро это начало бесить.
На долгожданном съезде к КП 14, 1130 км, я встретил Колю, выходившего на последний отрезок пути. Меня это огорчило – я надеялся засчет экспресс – прохождения КП воссоединиться с Колей. Он был напряжен, невесел и высказывал опасения не успеть. Было около восьми вечера. «Да че ты боишься, 83 километра за семь часов не успеть?» - «А-а-а …ля! А если проколюсь? Или заблужусь? Или цепь порвется?» Пожелав ему удачи, я двинулся к КП. По песчаной дороге комбинированным способом – то на велосипеде, то рядом с ним. Поблукав по пустынному коттеджному поселку, со второй попытки нашел КП. А там Александр и Анна, те, что были в Кинерме. Это меня обрадовало. Мне они, казалось, тоже были рады, как старому знакомому. Запомнились мы им с Колей. С едой здесь было все в порядке – мне заварили «Роллтон», нарезали вдоволь хлеба и ветчины, напоили чаем и кофе с печеньем. Кушая, мы непринужденно и душевно общались. Я старался не расслабляться и как можно скорее покинуть КП. На прощанье полюбовался заливом Ладоги.
К сожалению, на маршруте нигде по достоинству не удалось оценить ее величие, как на Онеге, вот и здесь лишь узкий длинный залив Рауталахти. Ребята собирались идти купаться. Мне было бы логично, трижды искупавшись в Онеге и дважды в реках, искупаться и в Ладоге. Но время не то что поджимало, а сдавило совсем, и я отправился, проведя на КП около сорока минут. На прощанье Саша и Аня пытались меня подбодрить, говорили, что верят в меня, надавали различных углеводов и налили изотоника – питья, доселе мной неведомого. А я вспомнил Кинерму и не мог понять, как кто-то мог катить бочку на этих приветливых и заботливых людей.
Итак, последний КП позади. Впереди 80 км незнакомой дороги в ночи и пять с небольшим часов до лимита. С учетом моего состояния, меньше чем мало. Ноги налиты свинцом, ахиллесовы сухожилия горят огнем, руки слабы, вялы и подгибаются при опоре на руль, в ладонях жгучая боль. Достаточно, чтобы не успеть. А если вдобавок заблудиться? Или велосипед подведет? Я не верил, что не доеду и не верил, что не успею. С каждым километром мысль о неудаче становилась все обиднее и невыносимей. Я знал, что буду бороться до последнего. Когда я представлял, как доеду до финиша, к горлу подкатывал ком и на глазах наворачивались слезы. «Велосипедик, родненький, не подведи! Ахилльчики, миленькие, потерпите! Ведь если вы сдадитесь, то мы все тут останемся! Обещаю, два месяца на велосипед не сяду, только дотяните до финиша!»
А участок маршрута был замечательный. Лес чередовался с открытыми участками, дорога бежала по бесчисленным невысоким, но очень крутым, горочкам и все это составляло очень живописные картины.
фото IM
Горочки были настолько крутыми, что даже на самой их вершине до последнего не был виден спуск, а когда начиналось по нему пикирование, захватывало дух, как в долгом падении. Я то и дело думал, какой кайф тут ехать здоровым. И до сих пор не понимаю, как эти горочки проезжают фуры – перегибы настолько резкие и узкие, что длинномер должен брюхом цеплять.
А между тем мои призывы, похоже, были услышаны. Лезвия в ахиллах не шевелились, я даже начал наглеть и стал все сильнее давить на педали сверху вниз, почти вернувшись к штатному педалированию. В результате разгрузились и стали меньше страдать задница и руки. Велокомп стал показывать немыслимые 28-30 на ровных участках, 20-22 в конце подъемов, а на спусках я разгонялся быстрее шестидесяти. Лишь на одну горочку, уж совсем крутую, оценив ее издали, я зашел пешком, чтобы все не испортить.
В результате Лахденпохья вынырнула неожиданно быстро. Двадцать пять километров я проехал меньше, чем за час! Вспомнив, что на прошлом ВОЛ здесь был финиш, я немного загрустил. На горе у скопления уже закрытых магазинов я остановился. Темнело. Надо включить световые приборы и позвонить домой. Сообщить, что я все еще жив, все еще в игре и что у меня даже есть шансы. Главное теперь, чтобы Лахденпохья не стала Лахденнахьей и меня не покинуло открывшееся десятое дыхание. Пока стоял, мимо проехал белый Дустер с Александром и Анной и посигналил мне гудком и аварийкой.
Лахденпохья оказалась больше, чем казалась, и ехал я по ней долго. Снова меня посетил эффект геопсихологической трансформации, и я не мог отделаться от ощущения, что нахожусь в Хомутовке Курской области и дальше мне ехать на Рыльск. После единственного указателя на Питер проехал много развилок и перекрестков наугад, дорога измельчилась, испортилась и я стал всерьез сомневаться, туда ли еду. Еще задолго до выезда обрушился шквальный очень холодный дождь, по сравнению с которым дневной показался слабой разминкой. Продолжение движения казалось невозможным, и я заехал на остановку. Думал, что столь сильный дождь не может быть долгим – именно так бывает в моих краях. Но здесь не какие-то локальные термические процессы, а, понимаешь ли, дыхание Белого и Балтийского морей. Постояв минут пятнадцать, съев сникерс и начав колотиться от холода, я осознал, что дождь до приемлемого не ослабеет. Я одел на себя всю имеющуюся одежду и бафф. Да-да, тот самый бафф, которым я пять раз вытирал у себя между ног после купаний. Не до брезгливости.
Поехал. Дождь не ослабевал. Дорога покрылась огромными лужами и пересекалась бурными ручьями, асфальта не было видно и я непрерывно боялся попасть в яму. Ехал медленно, движение не согревало и я колотился так, что дергался руль. Продрог настолько, что искал открытый магазин или заправку, чтобы зайти погреться. Но таковых, слава Богу, не оказалось.
Кончилась Лахденпохья. Дождь из выдающегося стал просто сильным. Из-за туч ночь была по-настоящему темной. Уверенности в правильности выбранного пути не было и я, теряя время, стал спешиваться при появлении встречных или попутных автомобилей и пытаться остановить их, дабы спросить, правильно ли я еду. Автомобили попадались редко и никто не останавливался. Интересно, что движет человеком, когда он из теплого сухого салона видит в ночи под проливным дождем явно нуждающегося в помощи и явно не злоумышленника, и не останавливается? Боязнь под дождиком промокнуть? Сиденья испачкать? Или мысли типа: «Так тебе и надо, придурок! Вляпался – выбирайся сам. Нехрен из себя крутого корчить, дома сидел бы!» Думаю, что и то, и другое вместе.
Так продолжалось около полутора часов, в течение которых я осознанно не старался ехать быстро, дабы недалеко возвращаться в случае ошибки. Из-за медленной езды меня не переставало колотить от холода. Нарастала тревога об успешности исхода моих мытарств. Когда моя вера в людей уже висела на волоске, очередной попутный автомобиль все-таки решил остановиться. Естественно, это был длинномер – дальнобойщик. Он заметил меня уже довольно близко и по тормозам ударил резко, на большой скорости. На мокром асфальте сразу заблокировались все колеса. Я даже испугался, не начнет ли его складывать. Но нет, КамАЗ провизжал метров сто ровно, как по струне. «Здравствуйте! Я на Питер правильно еду?» - «Правильно. Но еще далеко-о-о! Слушай, давай велосипед в кузов, а ты ко мне в кабину. Подвезу, погреешся. А что это вы сегодня целый день едете?». Выслушав мои схематичные объяснения, что это мы едем и почему мне нельзя к нему в кабину, он пожелал мне удачи и мы расстались.
Ну слава Богу, хоть еду правильно. Осталось лишь домучить последние тридцать? - сорок? - километров до финиша. Самые трудные километры. К болям в ногах, непригодной для седла задницы, запредельной усталости добавились еще зубостучательный холод, тотальная промоклость и императивное желание спать. Правда, проблемы интересным образом стали частично устранять друг друга. Дождевая вода, обильно смочив памперс, облегчила отдирание ткани от ран седалища в те минуты, когда я вставал на педалях и смягчила их контакт, когда я усаживался обратно. Холод помогал бороться со сном и заставлял ехать быстрее. Холод же, похоже, сыграл анестезирующую роль и режущие обездвиживающие боли в сухожилиях не возникали. В результате я как будто даже поехал быстрее, примерно как на участке Рауталахти – Лахденпохья. От возросшей мышечной работы потом стало теплей, стук в зубах прекратился. Самыми серьезными проблемами стали усталость и жуткое желание спать. Они затмили собой боль и тревоги и сформировали какое-то бредово-полуобморочное состояние. Я перестал думать о времени – все силы уходили на то, чтобы заставить себя ехать и не уснуть. Дорога была мучительно однообразной, прямой, как стрела и пустынной, но благо с бесконечным количеством спусков и подъемов калибра лучших горок Курской области. На спуске было главное не уснуть и не упасть, подъем немножко будил. В нагромождениях скал по сторонам дороги то и дело чудились стелы с надписью «Ленинградская область. Добро пожаловать!» Но ничего подобного все не было и не было. За километраж на моем велокомпе почему-то стали отвечать какие-то Оленька и Катенька, которых в реальной жизни нет, но тут они подрядились моими диспетчерами – штурманами. «Ну-ка, Оленька, сколько еще километров мы проехали? Два??! Почему так мало?» - злился я на Оленьку, - «Катенька, чтоб в следующий раз такого безобразия не было!» Но в следующий раз все повторялось. Чтобы проснуться, я припадал к рулю и подставлял лицо вееру сверкающих в свете фары брызг. Потом начал петь. Почему-то из репертуара Жанны Бичевской. Срывая голос, через слово ловя петуха, я раздирался: «Па-а-а-я-е-дем кра-со-о-о-тка ка-та-а-а-я-я-а-ться-а…» И так далее. Песен пять успел спеть. Потом, изучая карту, я осознал, что дорога шла чуть ли не в полукилометре от финской границы. То-то, наверное, погранцы прикалывались!
Никаких стел не было. Был узкий жестяной транспарант на всю ширь дороги с надписью «Ленинградская область». Точно под ним кто-то провел ровную черту поперек дороги, за которой кончался нормальный асфальт и начинался какой-то кошмар из щебня, грязи, ям и луж. Внезапно меня осенило пониманием и благодарностью в адрес создателя маршрута. Ведь если бы не все те боковые тупиковые заезды, которые порой так нервировали, ехать бы нам по этому кошмару… А так нам прямо здесь налево, в Березово.
1:30. Под транспарантом я настиг собрата по безумию. Это был москвич, который перевозил велосипед в жестком чехле и на вокзале в Череповце, как и мы с Колей, отказался распаковать и собрать его. Сейчас казалось, что он движется только благодаря силе земного притяжения.
Повернули, как указывалось в легенде, «налево по небольшой грунтовой дорожке», к тому же со следами узких велосипедных колес. Постройки скоро кончились, мы стали углубляться в лес. Вскоре на мокром песке мы были вынуждены спешиться. Тут выяснилось, что собрат практически не может ходить. Я и сам не очень отличался этой способностью, но расстояние между нами быстро увеличивалось. Через километр мы заподозрили, что идем не туда. У меня сдохла фара. Товарищ начал обессилевшим голосом звонить по телефону судьям на финише. «Ищите дорогу по легенде. Вы должны достичь финиша». Так мы вроде по легенде! Соратника трясло крупной дрожью, он не мог идти и не мог сесть на велосипед. Я взял у него телефон и включил «реального пацана с Мурыновки»: «Лоб вас налево, тут у человека переутомление, переохлаждение, километр до финиша, помогите, будьте людьми!» В результате нас вернули на трассу, инструкциями помогли найти нужный поворот, а потом еще и белый Дустер приехал с Александром с КП 10 и 14, вслед за которым мы и дошли до финиша пешком. Ехать на велосипеде по лужам, грязи, песку и щебню уже казалось невозможным. Только с формальными целями на последние 10 метров я все-таки взгромоздился на велосипед. 2:11. 89 часов 11 минут. Все.
В подсобном холодном строении гостиничного комплекса «Драйв» нас безразлично поздравили и отметили. Там же сидела опустошенная Юля из Питера, укрытая чем-то брезентовым и медленно пила чай. Похоже, она не осознавала, что произошло. Я тоже не осознавал. «Сашка, ты все-таки доехал, успел, молодец! Я думала, ты не доедешь!» Я тоже думал. От чая я неосмотрительно отказался – хотелось быстрей попасть под горячий душ. В «бэг-дропной» я нашел свой рюкзак и пошел в главный корпус. Душевые заняты. В мокрой одежде я продолжал мерзнуть. Попросил на ресепшене чай, он оказался почти холодным. Ждать душа пришлось минут сорок. Пока ждал, пропитывая стекающей с меня дождевой водой мягкий диван, появился Вованбезбаш. «Ну что ты, первый?» - «Не, четвертый, но те, что впереди – не люди!» Согласен. Потом со мной активно познакомился нечеловек Дмитрий, который выглядел, как будто и не ехал вовсе, хотя проехал дистанцию без сна. Более того, из него с напором фонтанировала энергия, он непрерывно что-то рассказывал, в том числе историю, как его укусила змея, "...но бицуха-то железная, не прокусила!"
фото IM
Затем Укушенный Змеем стал агрессивно обо мне заботиться, организовал все-таки горячий чай, а потом пошел вынимать полуголых возмущенных людей из душевых. Мне удалось его урезонить, и никто не пострадал. Когда я наконец оказался в душевой, снова ждало разочарование – более быстрые и успешные израсходовали горячую воду, нам осталась только вода комнатной температуры! Но о том, чтобы не смыть с мылом наконец-то с себя толстый слой грязи, соли, пота и мертвечины даже подумать было нельзя. Пришлось в довершение насладиться еще и холодным омовением.
Мне выдали плед и отвели через дорогу в бревенчатую постройку типа сарая в старинном русском стиле. Внутри никакой отделки – голые бревна, освещение только через два малюсеньких окошка, по периметру помещения широкие двухъярусные лавки, заваленные полумертвыми телами рандоннеров, в центре кирпичная компактная печь. Наверное, для питерцев все это круто и пользуется большим спросом. Найдя свободное место на втором ярусе, я не без труда туда залез, укрылся от ласкового холодного ветерка, пробивавшегося между бревен. Вытянулся во весь рост и, тщетно пытаясь расслабиться, провалился в черное тревожное забытье.
Часть третья. Дорога домой.
Сознание возвращалось с ощущения боли во всем теле. Колин голос посреди комнаты спрашивал: «А вы не знаете, последним парень должен был приехать, на Чинелли, где он?» Я ответил: «П…дец ему пришел». После заметной паузы голос с явными нотками испуга спросил: «А что с ним? Где он?» Я обернулся: «Коля, епт, это ж я!» - «Е-мое, что с твоим голосом?» «Заткнитесь, дайте поспать!» - произнес женский голос. Это была Галя из тандема.
Поднялся с большим трудом около десяти утра, проспав почти шесть часов! Оттого, что Коля сообщил, что если сейчас не пойти, то останусь без бесплатного завтрака. День был серый, холодный, унылый, в воздухе суетилась мелкая морось. Коля уже успел помыть свой и мой велосипеды. На завтрак была овсянка и чай с пирогом. Мой телефон наконец-то разрядился, и я позвонил жене с Колиного. «Коля, а где Саша?» - «Да это я!» - «Да я поняла, а Саша где, что с ним?» Видимо, действительно мой голос изменился. Видимо, водно-электролитные нарушения, развившиеся в организме, привели к отеканию не только морды, но и голосовых связок и слизистой носа.
Ходить было больно и трудно, особенно спускаться по лестницам, легче это получалось спиной вперед. После завтрака мы вернулись к своему бараку, рядом с которым стоял красивый терем, в который таких, как мы почему-то не пустили.
На его фоне была сделана «фотография абсолютно счастливого человека», как я ее называю.
фото IM
Я искренне считаю ее одной из лучших своих фотографий. Затем разбирали и упаковывали велосипеды. Я это делал нежно и тщательно, испытывая безмерное теплое чувство к своему двухколесному другу – ведь он столько вынес и ни разу не подвел, даже не прокололся!
Тем временем организаторы со словами: «Ну вы тут как-нибудь самоорганизуйтесь», - испарились. Вкупе с парнями из Екатеринбурга мы вызвали такси и в последний момент успели на электричку до Питера.
Три часа в электричке мы маялись, пытаясь удобней расположиться на жестких скользких сиденьях и поспать. Из-за велосипедов и рюкзаков некуда было вытянуть затекшие ноющие ноги. Картины за окном были унылые, серые, осенние. В вагоне было холодно, а одеты мы были, очень мягко говоря, не по погоде.
фото IM
фото IM
В Питере было холодно, моросил и периодически усиливался дождь, дул порывистый пронизывающий ветер. А мы в шортах. В теплой маленькой кафешке мы съели по шаурме и расстались – Коля поехал к жене в хостел, у них планировалась многодневная культурная программа. Я тоже спешил к жене, только в Курск, и задерживаться не планировал, хотя в Питере был впервые и с удовольствием задержался бы, будь я с семьей. На метро доехал до Московского вокзала и три мучительных часа отстоял в очереди для приобретения багажных билетов. И почему их нельзя приобретать заранее по интернету?
На after party я не собирался, но начальник курского веломарафонского клуба Бэд Админ поручил мне там все-таки появиться и сфотографироваться с Кампи. Пришлось идти, хоть это было весьма непросто. Бар «Дюны» находился всего-то в квартале от вокзала, но шел я туда около получаса. В крохотном помещении бара рандоннеров и волонтеров было набито, как сельдей в бочке, пили пиво, слушали андеграунд и непринужденно общались. Когда наконец-то пришел Коля с Олей, мы исполнили миссию и сфотографировались с отцом-основателем ВОЛ.
фото IM
Посидев еще немного, мы выдвинулись в сторону вокзала – идти предстояло долго, ибо силы мои и терпение все же подходили к концу. Оля смеялась с нашей с Колей походки. И мы смеялись – настроение, несмотря ни на что, было радостным и веселым.
На входе на платформу наконец-то один из стражей порядка заинтересовался содержимым велосумки. Я подумал – хоть бы не рюкзак – как пахнЕт оттуда трупом (одежда), так придется задержаться. Коля с Олей усадили меня в поезд и как только он тронулся, собрав в кулак последнюю волю, я постелил себе на верхней полке и улегся. На этот раз засыпание было сладостным, целительным.
Проснулся от гидробудильника, когда поезд стоял на Курском вокзале в Москве. Гидробудильник грозил стать гидробомбой, ждать около часа, пока поезд выедет из санитарной зоны, никак было нельзя. На вокзал с моими ногами тоже можно не успеть. Я ознакомил с проблемой проводницу. Оценив выражение моего лица, она поняла, что дело серьезное, и сквозь зубы сказала: «Во втором и седьмом вагоне биотуалет, работает всегда». Успешно справившись, я снова лег спать.
Проснулся уже под Курском, как раз из окна была видна Коренная пустынь. На душе стало хорошо и тепло при виде привычных с детства холмистых лесостепных просторов. Утомили меня скалы и лес.
Выходя из поезда, я ощущал радость возвращения домой, какой не ощущал, наверное, с детства. Доковыляв до машины, улетучилась последняя тревога – моя ласточка, простояв в чужом дворе семь дней и ночей, встретила меня со всеми стеклами и колесами, да еще вдобавок и завелась. Через несколько часов я оказался дома.
Оставалось заживить задницу и залечить ахиллы. Задница – это вообще ерунда. А через две недели мой сын сломал предплечье, и, потаскав его на руках по этажам больницы, я и не заметил, куда делись боли в ахиллах. Надо писать статью «О роли эндогенного адреналина в лечении заболеваний опорно-двигательного аппарата». А еще статью «О значении веломарафонов в лечении заболеваний тазобедренных суставов». Боли-то в правом тазобедренном суставе так и прошли бесследно после Пудожа. Но тогда я не знал, что главная беда еще впереди. Жгучие ощущения в ладонях через пару недель превратились в вялый паралич кистей с контрактурой, и пять месяцев я мучился от неприятнейшего онемения пальцев и их слабости. Я не мог определять наощупь предметы, даже в карман было противно залезть от болезненного онемения. И неприятные ощущения – не самое страшное. Состояние кистей сильно затруднило выполнение моих профессиональных обязанностей. Но в конце концов через пять месяцев все прошло. И осталось только удовольствие от воспоминаний, даже от неприятных.
Ни о чем не жалею и очень рад, что проехал Вологду – Онегу – Ладогу. Рад, что не сошел в Гирвасе, за что отдельное спасибо Коле. Организацию этого грандиозного мероприятия считаю замечательной, спасибо Кампи и всей его команде, особенно Александру и Анне с КП 10 и 14. Конечно, не обошлось без отдельных неизбежных шероховатостей, но в масштабе события ими можно пренебречь. А все претензии к маршруту, покрытию, питанию и прочему, возникавшие по ходу действия – не более чем проявления слабости, которые можно и нужно преодолевать. Все было именно так, как положено для крутого легендарного веломарафона и что-либо упрощать просто нелогично.
Ну и конечно, спасибо тем, кто болел и волновался за меня дома – семье, друзьям, коллегам, товарищам по велосипеду – ощущение их поддержки реально оберегало и помогало. Ведь и вся эта авантюра для меня имела смысл лишь потому, что в конце концов вела меня домой.
Жалею лишь, что мало фотографировал. Рейхстаг, Гирвас, Ууксуньоки. Особенно столбики-пирамидки из валунов. Надо будет вернуться и исправить недочет. Так что даешь веломарафоны. Даешь ВОЛ-2020!
[/url][/img]
[/url[/img]
Я всегда знал, что с французского brevet переводится как "страдание", а не какой то там зачет.
